Severity: Warning
Message: Trying to access array offset on value of type bool
Filename: friendly_urls/index.php
Line Number: 2449
Был бедный дед. Собрался он раз и пошел в сельскую управу. Там встретил учителя. А тот учитель курил сигару. Вот дед и говорит ему:
– Курите! Курите!
– Может, и вы бы, дедушка, покурили? – и подал деду сигару.
Спрашивает дед учителя:
– А скажите мне, пане учитель, вот вы сигары курите, а мне не по карману и трубку. Отчего оно так?
– Да я ведь, дидыку, в школе учился, – ответил учитель.
Идет дед домой и думает себе: «Пойду-ка и я завтра в школу».
Наутро приходит дед в школу.
– Что вам, дидыку, надо?
– Да вот в школу пришел.
– Э-э, дидыку, вы маленько запоздали.
– Ну, так прощайте…
На другой день поднялся дед пораньше и идет в школу.
– Что вам, дидыку, надо?
– Да вот пришел в школу пораньше, а то вчера вы сказали, что будто я запоздал.
– Да я, дидыку, не о том вам говорил, что вы поздно пришли, а что вы стары уже.
– Так, так…
Повернулся дед и идет домой. Находит по дороге торбочку. Оглядел ее, не заколдованная ли, а потом взял и пошел домой.
Развязывают они с бабой дома торбочку, да никак открыть не могут. Взяли нож, да и разрезали. Глядь – а в торбочке денег полным-полно…
И живут себе теперь дед с бабой, не горюют. Как-то раз поссорился дед с бабой и ударил бабу по голове.
Рассердилась баба:
– Ты чего меня бьешь? Я тебя проучу, я на тебя в суд подам, что ты торбу с деньгами нашел!
И подала баба на него в суд.
Тягают деда по судам, бьют, а тут и хозяин той торбочки объявился.
Призвали деда на суд. Спрашивает судья:
– Это ты, диду, деньги нашел?
– Я нашел.
– А когда ж ты нашел их?
– Да как в школу ходил.
Поглядел судья на деда, а было ему лет за семьдесят, потом глянул на пана и подумал: «Да как же могут деньги те быть Пановы, если дед нашел их, когда в школу еще ходил?»
И выиграл дед дело.
Обсудить]]>У одного барина было много животины. Только что он принял пять барашков, из шкурок ихних выделал овчинки и стал себе шубу шить. Призвал портного.
– Ну, – говорит, – сшей мне шубу.
Тот померил-померил; видит, что не хватит ему пол-овчинки на шубу.
– Мало, – говорит, – овчин, не хватает на клинья.
– Эвтому делу можно пособить, – говорит барин и велел лакею своему у одного барана содрать шкурку с одного боку.
Лакей так и сделал, как барин баял. Только что этот баран рассерчал на барина, подозвал к себе козла.
– Пойдём, – говорит, – от этакого лиходея; в лесу пока можно жить, травка есть, водицу найдём, сыты будем.
Вот они и пошли. Пришли в лес, сладили шалашу́, и ну по ночам ночевать. Живут себе да поживают да травку поедают.
Только что у того барина жить не полюбилось не им одним. Ушли с того со двора корова да свинья, петух да гусак. Вот они, пока было тепло, жили себе на воле, а как пришла зимушка-зима, и они стали прятаться от мороза. Вот ходили, ходили по лесу, да и нашли шалашу́-то барана, и стали они проситься к нему:
– Пусти, – бают, – нам ведь холодно.
А они и знать не хотят, никого не пускают.
Вот корова подходит:
– Пустите, – говорит, – а не то всю вашу шалашу́ набок сворочу!
Баран видит, плохо дело, пустил её. Подходит свинья:
– Пустите, – говорит, – а нет – так я всю землю изрою да таки подроюсь к вам; смотрите, вам же будет холоднее.
Делать нечего, и эту пустили. Глядь – и гусак тоже говорит:
– Пустите, а не то я дыру проклюю, смотрите, вам же будет холоднее.
– Пустите, – говорит и петун, – а не то всю крышу вашу обс ..!
Что делать, пустили и этих, да и стали все они жить вместях.
Долго ль, коротко ль они жили, а однажды шли мимо их разбойники и услыхали крик да гам, подошли, послухали; не знают, что такое есть, и посылают одного своего товарища:
– Ступай, – бают, – а не то верёвку на шею, да и в воду!
Делать нечего, тот и пошёл. Как только взошёл, как начали его со всех сторон! Вот он, делать нечего, назад…
– Ну, братцы, – говорит, – что хотите делайте, а я уж ни за что не пойду. Этакого страха сродясь не видывал! Только что взошёл, где ни возьмись – баба, да меня ухватом-то, да меня ухватом-то; а тут ещё барыня, да так и серчает; а тут, глядь, – чеботарь, да меня шилом-то, да меня шилом-то в зад; а тут ещё портной, да ножницами; а тут ещё солдат со шпорами, да так на меня скинулся, что волосы у него дыбом стали; «вот я те!» – говорит. А там ещё, знать, ихний, на́большой: «ужо-ка я-то его!» Братцы, – говорит, – сробел.
– Ну, – бают разбойники, – делать нечего, уйдёмте, а то, пожалуй, и нас-то всех перевяжут!
Ушли.
А они живут пока да живут себе складно. Вдруг приходят к ихней шалаше́ зверьё, да по духу и узнали, что́ там есть.
– Ну-тка, – бают волку, – поди-ка ты наперёд!
Только что тот взошёл, как те начали его катать; насилу ноги оттуда вынес. Не знают, что и делать. А тута был с ними еж; вот он:
– Постойте-ка, – говорит, – вот ужо-ка я попытаюсь, авось лучше будет!
Вишь, он знал, что у барана-то одного бока нету. Вот он и подкатился, да и кольни барана; как тот через всех да как прыгнет, да и драла. За ним и все, да так и разбежались. А наместо их зверьё тута и остались.
Обсудить]]>Ехал пан со своим кучером Иваном в дальнюю дорогу. Ехали они молча, скучно стало пану. Пан и надумал побеседовать. А в это время выскочил заяц. Пан и повел разговор о зайцах.
– Вот в лесу у меня водятся зайцы, только не такие, как тот, что поскакал, маленький, а большие. Я их из-за границы привез на расплод. Собрался я раз на охоту, взял с собой человек десять загонщиков. Гонят они на меня зайцев, а я их только – бац да бац. Набил я их этак десятка три. А одного убил, да такого большущего, величиной с барана! Ну, как снял я с него шкуру, а на нем больше полпуда сала. Вот какие у меня зайцы…
Кучер слушал-слушал, а потом и говорит:
– Но-о, гнедые, скоро уже и тот мосток, что под брехунами проваливается.
Услыхал это пан и говорит:
– Слышь, Иван, какие зайцы бывают. Правда, полпуда сала-то на нем и не было, а так фунтов с десять наверняка.
– Известно, заяц как заяц, – говорит Иван.
Ну, едут дальше, а пан снова Ивану:
– Ну, что, Иван, а скоро ли будет тот мосток, про который ты говорил?
– Да, скоро уж, пан, – отвечает Иван.
– Так вот, знаешь, Иван, – продолжает пан, – пожалуй, что на том зайце и десяти фунтов сала не было, так фунта три-четыре, не больше.
– Да мне что, – говорит Иван, – пусть будет и так.
Проехали еще немного; пан ерзал-ерзал на месте и опять:
– А скоро ли, Иван, тот мост?
– Да скоро, пан, вот-вот, только в ложок спустимся.
– Хм, – говорит пан, – а знаешь, Иван, на том зайце и вовсе сала-то не было, сам знаешь, какое же там на зайце сало.
– Да известно, – говорит Иван, – заяц как заяц.
Спустились в ложок, а пан и спрашивает:
– А где ж, Иван, мост, о котором ты говорил?
– Да он, пане, – отвечает Иван, – растаял, как и то заячье сало, про которое вы сказывали.
Жил-был один помещик – смирный-пресмирный, тихий-претихий, ласковый-преласковый. Все льстиво этак, с воздыханьями да поклонами, но мужики боялись его пуще огня немилосердного, хуже чумы и мора лютого. Только не выйдет какой-нибудь бедняга на работу вовремя, то так уж и знай, что пришлет пан-помещик эконома и тот заберет у него всего-навсего четверть его пожитков. А не выйдет бедняга второй раз, то уже половину, а если кто не послушается, то всю домашнюю утварь заберет. А бить, бранить – упаси бог!.. И уж сколько горя с ним люди натерпелись, сколько кровавых слез пролилось, сколько сирот несчастных осталось, когда матери с голоду да немочи на тот свет преставились.
И вот поехал раз этот помещик в церковь. Исповедался, да и едет цугом назад, слышит – в лесу кто-то сзади кричит. Оглядывается, – бежит за ним дьячок и кричит, чтобы подождал. Придержал помещик лошадей, а дьячок говорит ему, что так, мол, и так, ваша милость, забыли, мол, отец-батюшка, в каких вы грехах ему исповедались, вот и послали меня вдогонку, чтоб вы еще раз сказали, ведь надо же им ваши грехи отмаливать.
Ну, помещик и говорит опять:
– Исповедался я, – говорит, – чтоб господь простил мне грехи мои тяжкие, что я как-то в святую пятницу оскоромился, еще как-то нечаянно кошечке моей хвост прищемил да еще кучеру однажды бранное слово молвил…
– Ага, – говорит дьячок, – это и все, ваша милость?
– Все, – говорит помещик.
– А-а, – говорит дьячок, – да вы, ваша милость, еще позабыли один маленький грешок, это ваше богатство, что вы из слез сиротских скопили себе.
И враз дьячковскую одежду с себя, а помещик как увидит, что это сам Кармалюк, да как закричит, а Кармалюк тогда берет тополь и пригибает, сильный был он, и пригнул его, а потом веревку помещику на шею р-раз! – и говорит:
– Ну, подымайтесь, ваша милость, на небо, уж там и остаток грехов искупите, – и пустил тополь вверх.
Только ветер засвистел!
Обсудить]]>Жили дед Петро и жена его Олена. И был у них единственный сын Иван.
Дед Петро, как был молодой, работал слугой у пана Люблинского. Однажды он не угодил пану, и пришлось ему с семьей бежать.
Поселился он в густом лесу вблизи Синевира. А в лесу, вдали от села, жить было нелегко, еду добывать трудно. Дед Петро научил своего сына бить зайцев, лисиц, волков, куниц, научил его рыбу ловить. А в те времена рыбы было много.
Дед Петро сделал себе маленькую хижинку. А кругом стояли такие густые леса, что только тот, кто хорошо знал все тропки, мог найти дедову хижинку.
Зверя ловили капканами и силками. Шкуры сушили. И, когда набралось много шкур, сделал дед Петро на реке Теребле из смерековых бревен бокор, положил шкуры на бокор и спустился вниз по Теребле до Тиссы, а оттуда двинулся на базар в Сигот.
В Сиготе продал он шкуры и купил на серебро два ружья, патроны, хлеба, муку – и домой воротился.
Маленький Иванко очень обрадовался ружью и часто охотился на мелкого зверя.
Раз дед Петро заболел и не поднялся больше с постели. А шкур набралось много, и надо было отвезти их на базар. Тогда сделал Иван бокор, сложил шкуры и спустился вниз по Теребле. А в Сиготе как раз в то время была большая ярмарка.
Покупая у Ивана шкуры, один пан спросил, откуда это он добывает такие прекрасные шкуры и где он живет.
Иван ответил, что уже двадцать пять лет живет со своими отцом-матерью в лесу, недалеко от Синевира…
А тот пан, что говорил с Иваном, оказался паном Люблинским, от которого бежал когда-то дед Петро.
Не успел Иван вернуться домой, как слуги пана Люблинского уже нашли в чаще хижинку и стали требовать у деда налог за шкуры. Они грозили деду, что засадят его в тюрьму, если он не заплатит за все годы. Но дед Петро платить не хотел, и слуги сильно избили его и его жену.
Когда Иван вернулся из Сигота домой, его отец уже умер.
На другой день опять явились слуги, а с ними и пан Люблинский. Пан стал опять требовать налог, и его слуги начали забирать шкуры. Тут Иван так рассердился, что убил одного из них. Тогда пан велел хижинку поджечь, а все их добро забрать.
Иван бежал в горы и вступил в отряд Шугая. Опришек Шугай был старшим. Вместе со своими хлопцами он у богатых брал, а бедным давал. Опришки напали на усадьбу пана Люблинского и подожгли ее. Деньги роздали бедным селянам.
Все бедные люди помогали Шугаю, укрывали его и теперь еще о нем вспоминают.
Обсудить]]>Жил себе пан и слыл человеком весьма умным: «Дай, думает, проверю, так ли уж умны да хитры мои мужики, как я?» Позвал к себе двоих: одного бедняка, а другого богатея – и говорит:
– А ну-ка, ответьте мне, мужички, что на свете всего быстрей, слаще и мягче? Ступайте домой да подумайте, а завтра приходите сюда с ответом. А кто меня не послушается, тот будет три дня привязанный за ноги висеть.
Сгорбились мужички и назад пошли. Богатей воротился домой и сразу же надумал: «Быстрей всего у меня конь Васька, слаще всего мед из моих ульев, а мягче всего – перины».
А бедняк думал-думал, да и заплакал. Как же! – три дня вверх ногами висеть. Видит дочка, что отец плачет, и спрашивает:
– Чего это вы, тато, пригорюнились?
– Да вот задал мне, дочка, злой пан такую задачу, что ломаю-ломаю себе голову, а никак ничего не надумаю. И рассказал дочери, что задал ему пан.
Выслушала дочь и говорит:
– Да стоит ли, тато, плакать? Ступайте да скажите ему, что быстрей всего мысль, слаще всего сон, а мягче всего кулак, ведь на чем бы ты ни лежал, а все кулак под голову мостишь.
Явились на другой день мужички к пану.
– Ну что, – говорит, – отгадали?
Тут богатей и выскочил первым.
– Как же, паночек, чтобы я да не угадал! – И рассказал, что он вчера придумал.
– Дурак! – сказал пан. – Не будь ты богат, три дня висел бы. А ну ты!
Бедняк рассказал.
Пан удивился.
– Раз ты такой хитрый, то на тебе этот горшок, залатай мне его.
Пошел бедняк, голову понуря.
Опять приметила дочка отцову печаль, да и спрашивает:
– Чего, тато, грустный, невеселый?
Так и так, говорит, дал, мол, пан горшок залатать. А дочь усмехается:
– Не тужите, тато. Пойдите да скажите ему, пускай пан сперва вывернет горшок наизнанку, а потом и даст латать.
Обрадовался бедняк, побежал к пану. Вот, думает, от напасти избавлюсь. Встречает его пан, спрашивает. Рассказал ему бедняк и это. Пан так и подскочил:
– Кто ты таков, что так уж хитер?
– Это не я, это дочка моя.
– Дочка? А! Ну, раз она такая разумная, то пускай явится ко мне в гости таким способом: приедет и не приедет, пусть голая и не голая, и с подарком и без подарка.
«Ой-ой-ой! – подумал, испугавшись, бедняк. – Вот так задал задачу!» – И рассказал дочке.
А та не долго думая надевает на себя сеть, которой рыбу ловят, берет зайца и голубя, и сама на барана садится.
Увидел ее пан в окно, так руками и всплеснул – голая и не голая, едет и не едет. Вышел на балкон и натравливает на нее собак.
Но бедняцкая дочка не растерялась. Она пустила зайца, а собаки за ним. Потом сует пану под нос голубя. Только протянул пан руку, а голубь и улетел.
И стало пану так завидно: чтоб какая-то простая мужичка да была умнее его! И решил он ее повесить. Привязал на сухой ветке петлю, да и говорит:
– Говори, чего хочешь, а то сейчас помрешь.
– Хочу я, пан, чтоб веревку лучше привязали, а то, чего доброго, оборвется, и я сразу не задушусь. Подцепитесь вы, паночек, – если вас выдержит, значит, хороша.
«А и правда, – думает пан, – это мне ничего не стоит, а перед смертью дивчине я уважу, тогда и греха мне не будет!» И всунул он в петлю голову. А девка – хвать и вздернула. Повис пан и язык высунул.
Вот какая хитрая была дочь бедняка!
Шли брехач и подбрехач. Идет брехач через какое-то село. Встречает его пан и спрашивает:
– Ты откуда, мужик?
Он отвечает:
– Я из такого-то села.
– Если ты из этого села, то расскажи, что ваш пан делает, как хлеб уродился у него?
Говорит брехач:
– У нашего пана уродилась такая капуста, что одним листом всю крышу накрыли.
А пан:
– Да разве это может быть?
– Может, прошу пана.
Дал ему пан два цента и пошел.
Идет вскоре после того подбрехач, встречает опять того пана. Спрашивает его пан:
– Ты откуда, мужик?
– Оттуда-то и оттуда.
– Если ты оттуда, то правда ли, что у вашего пана такая уродилась капуста, что одним листом крышу накрыли?
– Той капусты я сам не видал, но встречал, везли качан на мельницу, вал с него обрабатывать.
Идут дальше. Встречает опять брехач пана.
– А откуда ты, мужик?
– Оттуда-то и оттуда.
– Что ж там у вашего пана слыхать?
– Да что ж, пан, уродилась у нашего пана такая гречка, что поехал он на охоту, да и заблудился в той гречке. Уже третий день, как нету.
– Что ты говоришь?!.
– Ей-бо, правда!
И получил он опять от пана два цента.
Идет подбрехач, встречает опять того же самого пана. Пан опять спрашивает:
– Ты откуда?
– Оттуда и оттуда-то.
– А правда, что у вашего пана такая уродилась гречка, что поехал пан на охоту, да и заблудился в ней, – три дня, как уж нету?
– Я вам, пан, не скажу, той гречки я не видал, а вот видел, как цыгане с той гречки пни на угли корчуют.
Обсудить]]>