Жили в одной стране муж с женой. Вот муж пошел на войну и говорит жене, — она должна была скоро родить:
— Родится у тебя сын, и будет он сиротой.
И вправду родился у этой женщины сын, и назвала она его Сиротинкой. Его отец с войны не вернулся.
Жили мать с сыном в большой нужде. Мать работала не покладая рук, чтобы прокормить своего сына.
Вот уж пятнадцать лет исполнилось сыну, а мать ни разу не засмеялась за все это время, ни разу не улыбнулась.
Сказал сын:
— Мать, что ты никогда не смеешься?
— Ах, сынок, не с чего мне смеяться.
А сын:
— Мать, кончилась твоя нужда, теперь я буду на тебя работать.
Засмеялась тогда мать.
— Жизнь моя, — сказала, — теперь-то и смех мне к лицу.
Пошел мальчик искать счастья.
А там недалеко в горах живут два брата-разбойника. Взошло солнце, и подошел юноша к той горе.
— Чего тебе? — кричат разбойники.
— Ничего, с дружбой иду к вам, не с враждой. Слугу не хотите ли?
— Хотим. Что тебе платить?
— Мне пятнадцать лет, и платите мне пятнадцать рублей. Семь сейчас дайте, восемь — в конце месяца.
Дали ему семь рублей, отнес он их матери и говорит:
— Вот тебе, мать, а восемь еще в конце месяца принесу.
И пошел обратно к разбойникам. Накормили они его, напоили и говорят:
— Пойдем, покажем, что ты должен делать.
А у них шестнадцать коней. Один такой буйный — пяти месяцев его поставили на привязь, до пяти лет спустить не могут, боятся.
— Вот тебе котел, вот вода, а вот огонь. Набери воды и покорми коня, что на привязи, только смотри, не побил бы тебя — буйный он.
Сказали и пошли на разбой. А Сиротинка снял котел с огня, пошел к коню, отвязал его, взнуздал, вскочил и полетел вдогон за разбойниками. Догнал, вытянул каждого плетью и поскакал обратно.
Один разбойник и говорит:
— Это наш конь.
А другой:
— В уме ли ты? Кто его взнуздает?
Вернулись, смотрят — и конь на месте, и котел, все, как было. Легли спать.
Наутро увел один разбойник двух коней, а другой спрятался дома. А Сиротинку послали за ключевой водой. Он и не видел, что не один дома остался.
Вернулся, думает, уехали оба. Поел, взял потом тот котел, снял с огня, отвязал коня, взнуздал, вскочил и умчался.
Смотрит этот разбойник, а он уже тридцать лет как разбойничает, так и задрожал весь: «Что этот пятнадцатилетний парень вытворяет? А подрастет, что он с нами сделает?»
А Сиротинка летит на своем коне и видит — едет разбойник с двумя конями. Понял Сиротинка, что проведали они про него, задумался.
«Кончено мое дело, убьют меня, в живых не оставят».
А разбойники сами его боятся. Думают, что делать, как с ним быть.
Говорят ему:
— Сбегай, Сиротинушка, принеси ключевой воды.
Вот пока придет Сиротинка, должна решиться его судьба: жить ли ему или умереть.
Сказал старший разбойник:
— Убьем его.
А младший:
— Нет, поставим его старшим над нами.
Позвали Сиротинку, говорят:
— Будь нам старшим братом, а мы за тобой пойдем в огонь и в воду.
Подумал Сиротинка, поблагодарил их, согласился.
Решили они попировать в ту ночь.
Подали они Сиротинке чашу, а эта чаша такая: вином нальют — золотом обернется, водой нальют — серебром обернется. Чаша старшему полагается.
Настало утро, положил Сиротинка чашу в карман. Прошел так месяц.
Приходит Сиротинка и говорит братьям:
— Дайте мне восемь рублей, отнесу матери.
— И деньги наши твои, и все наше имущество твое. И мать твоя — наша мать.
Вывел Сиротинка своего буйного коня, взнуздал и говорит братьям:
— Ждите меня через три дня, на четвертый.
— С места не тронемся, — сказали разбойники.
Приехал Сиротинка домой. Влетел во двор, соскочил с коня.
— Вот тебе, мать, твои деньги.
Пожил с матерью три дня и говорит:
— Мне, мать, завтра в полдень уезжать. Напеки мне хлеба на дорогу.
Напекла мать хлеба да печенья разного, попировали на прощанье.
Настало и четвертое утро. Занялась заря, выходит со двора Сиротинка.
Взошло солнце, припекло. Остановился Сиротинка у ручья, расседлал коня, пустил его, достал курицу, хлеб, смотрит — не покажется ли кто, чтоб не есть одному.
Видит — тянутся по дороге три арбы, за ними старик-купец. А арбы эти его.
— Иди, отец, покушаем вместе, — позвал его Сиротинка.
А у самого все готово, достал чашу, налил вина, говорит:
— Это за твой приход, за нашу встречу.
Выпил и подает купцу:
— Пей теперь ты.
А старик схватил чашу и запрятал за пазуху.
— Мое! — кричит.
А тут пристав да со всеми двенадцатью стражниками.
Замахнулся купец. Не выдержал Сиротинка, ударил его.
Закричал купец, а пристав и говорит:
— Что ты бьешь старика?
Кричит купец:
— Одна у меня чаша, и ту он отнять хочет.
— Моя это чаша,— говорит Сиротинка. — У меня еще есть такие.
Отобрали у них чашу. Дали Сиротинке три месяца сроку, велели привести за себя двух заложников: принесет за три месяца еще две такие чаши — повесят купца за ложь, а не принесет Сиротинка — повесят его заложников.
Подписался Сиротинка, подписался и купец.
Приехал под вечер Сиротинка к братьям, подбежали те, ссадили его с коня. Грустен Сиротинка.
— Что ты загрустил? — спрашивают братья.
— Поужинаем, — говорит Сиротинка, — потом скажу.
Поели, рассказал им Сиротинка все и говорит:
— Вы должны за меня поехать.
— Чего же ты печалишься? Поезжай, ищи чаши. Свидимся, все добром кончится.
Поехал Сиротинка. Едет, ищет чаши.
Ехал, ехал, приехал к утру в одну деревню, видит — сидит старуха-вдова, прядет.
— Мать, ради любви всех матерей, устал я, прошу тебя, дай мне отдохнуть. Засну под жужжанье твоего веретена.
Согласилась она. Лег Сиротинка и заснул. Вдруг слышит: заплакала, запричитала старуха.
Проснулся Сиротинка — полдень на дворе, спрашивает:
— Чего ты плачешь? Если я тебе не по душе, скажи — уйду.
— Нет, сынок, вот в том храме, в золотом гробу лежит мертвый сын нашего царя. Каждую ночь ставят человека стеречь тот гроб, а только ни один еще живым не вернулся. Сегодня черед моего единственного сына — вот я и плачу, что не увижу его больше.
— Не плачь, я пойду за него, — говорит Сиротинка, — только вели до заката солнца сложить у дверей храма триста кирпичей да дай мне выпить вина, а ты ложись, спи спокойно.
Пошел он вечером, кирпичи уже лежат.
Вошел Сиротинка в храм, поднял этот гроб вместе с покойником, поставил под куполом, в нише, сам сел внизу. Сидит ждет. Вверху покойник, внизу Сиротинка.
Вот уж засыпает народ, тушатся свечи, и влетает в храм голубь.
— Как свободно сегодня, никто и не стережет, — сказал голубь и обернулся девушкой, да такой, что так и осветилось все вокруг.
Поднялась девушка наверх к покойнику, достала две плети, ударила одной плетью — ожил юноша. Прошла так ночь, а наутро ударила девушка второй плетью и умертвила юношу.
Выскочил тут Сиротинка, да схватил ее. Взлетела она вверх, и Сиротинка с нею. Держит он ее, не пускает.
Испугалась девушка. «Погибла я», — думает. Бросила плети и улетела.
Обрадовался Сиротинка, подобрал плети. Вот так находка!
Вышел из храма, встретила его старуха-вдова, радуется, ноги ему целует.
— Мать, дай поесть, — говорит Сиротинка.
Сам мокрый весь, хоть выжми. Это от борьбы.
— Да пойди скажи царю, могу я оживить его сына.
Пошла старуха к царю. Обрадовался царь, на ногах не стоит от радости.
— Только оживи его, что ни попросишь — твое. Хоть все мое царство бери. Я же тебе и служить буду, — говорит он Сиротинке.
Пришли в храм.
Ударил Сиротинка плетью — ожил сын царя. Ведут его во дворец, радуются.
Не царевича обнимают, Сиротинку. Говорят ему, просят:
— Скажи, чем отблагодарить тебя?
Показал Сиротинка чашу и сказал:
— Есть у вас такая чаша? Дайте мне.
— Нет, такой чаши у нас нет, — говорят ему.
— Что ж, нет, так и нет, — сказал Сиротинка и ушел.
Шел он, шел, пришел в другое царство. Видит — народ в чем мать родила ходит. Дивится Сиротинка:
— Что это? Где это видано?
Сказал ему царь той страны: — Видишь вот по ту сторону моря царство? У них там одежда гниет — девать некуда, а у нас хлеб преет, портится.
— Что ж не выменяете, не привезете себе одежду?
— Все в море гибнет.
— Я поеду, привезу, — говорит Сиротинка.
— Привезешь — проси чего хочешь, — говорит царь.
Нагрузили корабли, поплыли.
Стоит Сиротинка, смотрит в море. Видит — высунулась из воды рука, на руке обруч золотой. Ударил он по руке, показалась из воды женщина. Да какая! — так все вокруг и осветила.
Схватил ее Сиротинка, держит, не пускает. Вырвалась она все же, только оставила в руке у Сиротинки тот обруч.
Проплыли корабли море и вернулись обратно с одеждой.
Радуются все.
— Что тебе дать за то?
— Есть у вас такая чаша? — спрашивает Сиротинка.
— Нет, такой чаши у нас нет, — говорят ему.
— Таково уж, видно, мое счастье, — сказал Сиротинка и пошел дальше.
Идет Сиротинка. Прошел все то царство, видит — тянется дорога, вся ивами засажена. На одной из ив, высоко над землей, подвешена за волосы девушка-красавица, на ногах золотые туфельки.
Позвала она юношу:
— Спаси меня, вызволь из беды, сними отсюда, женой тебе буду.
— А как тебя снять?
— Подойди, стану тебе на плечи и сойду,— говорит она.
Подошел он, стал. Как ударит она его да втопчет в землю! Много юношей погубила она так. А только вырвался Сиротинка, схватил ее. Улетела девушка, только одна золотая туфелька в руках у него осталась.
Пошел он. Идет, идет. Видит — сад, а в саду домик. Перед домиком старушка сидит.
— Что ты здесь делаешь, мать? — спрашивает Сиротинка.
— А вот, сынок, видишь там замок? В том замке живут три сестры, я им служу. А я не вдова бесприютная, есть у меня и дом, и семья, а они меня выкрали и служить себе принудили.
— А нельзя мне посмотреть тех девушек, да так, чтобы они меня не видели? — говорит юноша.
— Отчего же, можно, — говорит старуха. — Пойдем.
Повела она его в тот высокий замок.
А там стол, уставленный всякими яствами, стоит. Все к ужину готово. Спрятала старуха его под столом и ушла. Выходят три сестры.
— Давайте ужинать, — говорят.
Сели за стол.
— Что ж, будем говорить тосты, — сказала старшая сестра. — Полюбила я сына одного царя, а родители разгневали меня, я и убила его. Каждую ночь оживляю его, а под утро вновь убиваю. Только появился один юноша, поборол меня. Молод он еще, подрастет — таким молодцом станет, один против семи царств пойдет. Выпьем за его здоровье!
Другая сказала:
— Я одно царство голодом морила, другое — холодом. Поборол меня один юноша, даже золотое запястье у меня отнял. Что ж, удалец он, дай ему бог здоровья!
А третья говорит:
— Чему тут дивиться? Видно, тот юноша и у меня с ноги туфельку сорвал. Да пойдет и она ему на счастье, выпьем за его здоровье.
Вышел тогда Сиротинка и говорит:
— Что ж, налейте и мне выпить, поблагодарить вас.
— Зачем же ты сюда пришел? — спрашивают его сестры.
Смотрит Сиротинка, а на столе такие чаши, что он ищет.
— А вот за такой чашей, — говорит. Сказали старшие сестры младшей:
— Пойди, вынеси ему хоть сорок чаш.
Взял Сиротинка все сорок чаш и несет.
Едет мимо того царя, которому корабль спас и одежду достал, и говорит:
— Вот тебе чаша от меня на память. Дал ему одну чашу.
Едет мимо того царя, у которого сына оживил, и говорит:
— Вот и вам две чаши.
Сам думает, вспоминает, когда же он уехал, сколько еще осталось времени, как бы не погубить побратимов?
Что ж, оказалось — пути у него еще на девять дней, а до срока всего четыре дня осталось. Как быть, как спасти братьев?
Спрашивает его царь, которому он сына спас:
— О чем ты печалишься?
— Как не печалиться — двоих братьев теряю, за меня гибнут, опаздываю, на девять дней еще пути осталось.
— Не печалься, — говорит царь, — за девять часов тебя доставлю, ты знай пируй, я все устрою.
Вызвал царь птицу Пашкунджи.
— Куда его везти? — спрашивает Пашкунджи.
Сказали ей.
— За три часа домчу, — говорит Пашкунджи, — только дайте поесть как следует.
Пошла она, съела девять буйволов и говорит Сиротинке:
— Привяжись ко мне веревкой, да покрепче. Знай, на каждый мой посвист ветер поднимается, да такой, буковые деревья ветви теряют, так и бьются друг о друга.
Привязался Сиротинка покрепче. Взлетела Пашкунджи, летит, что твой аэроплан.
А там уж и глаза побратимам-разбойникам завязали, уж и поп собрался читать отходную, должны их повесить.
Налетела вдруг Пашкунджи, как ударит крылом попа, перевернулся поп, сбила потом повязку с глаз братьев.
Увидели друг друга все трое побратимов, от радости чувств лишились.
Приказал судья казнить тотчас того купца и все его богатство братьям отдать.
Сказал Сиротинка:
— Не нужно нам его богатства, раздайте вдовам да сиротам.
И устроил Сиротинка для всего простого народа большой пир.
И я там был и крепко попировал. А как вернулся… будто и не был нигде.