«Каралат знаешь? Бугор, бугор… знаешь? Теперь он совсем пустой, голый… А прежде… какая трава была на нем!.. Такая трава, что человек верхом на лошади мог в ней спрятаться… Такая трава, что, подложивши под голову, забудешь о мягких подушках. Когда смотришь с моря, направо от него находится другой большой бугор – Старый стан называется; между ними, позади, еще бугор, поменьше – Князь, а там – еще бугры: Юрдюше, Кюшеде и еще много.
Рассказывают, что на самых высоких буграх строили вышки, чтобы с них смотреть, где ходит скот, потому что в траве его совсем не видно было. Бугры были в море, стало быть, и Каралат, и Князь-бугор, и все, сколько их там есть, все были в море. Жители той поры лодок еще не знали. Бывало, нарежут они саблями камыша да чакана, свяжут таловыми прутьями в большие снопы. Потом эти снопы сложат в несколько рядов крест-накрест, стащат в воду, привяжут к хвостам лошадей, положат на камыш всю домашнюю утварь и одежду, а сами вскочат на лошадей, гикнут и поплывут, куда надо…»
Рассказчик, продолжая, запел про того, кто всегда говорил перед ханом правду, – про Данислан-бея: «Не явился он к хану на зов, не явился на пир пировать – ханскую дочь замуж отдавать. А за то на него хан прогневался и велел ему сидеть на своем бугре, пока не позовет».
– У Данислана-бея был черный конь, какого не было у самого хана. Удаль его и сила велики были; степью скачет – ветер догоняет, в воде плывет – тюленя обгоняет. Крепко любил его Данислан-бей, ровно брата родного. Боялся, чтобы не убил кто коня из-за зависти, не украл бы кто. Чтоб сохранить коня от злых людей, Данислан-бей выбрал для него самый высокий бугор и пустил его там одного на траву. Бугор этот хоть и недалеко от Князь-бугра, да море здесь слишком бурливо, и доплыть до него можно только на самой лучшей лошади, а на плохой рискнешь – сам пропадешь. Черного коня Данислан-бея звали Кара-ат, а бугор, на котором он гулял, люди назвали Каралат.
Однажды Данислан-бей со своими друзьями был на охоте, и вздумалось ему побывать на одном из соседних зеленых бугров, раскинутых в море. Оседлав коня, Данислан-бей с пятью спутниками бросился вплавь. С берега казалось, что бугор вовсе близко, а когда вышли за последние камыши, то увидели, что до него еще далеко. Плыли около четырех часов, и потому некоторые лошади едва-едва вышли из воды. Только Кара-ат Данислан-бея не повесил головы. Он бодро выскочил на берег, отряхнулся и смелой поступью пошел под своим могучим седоком. Долго ездил по бугру Данислан-бей и наконец сказал:
– Именно такого места мне давно хотелось! Хотите со мною здесь кочевать? – спросил он своих спутников.
Через некоторое время на этом бугре образовался большой аул, а бугор жители назвали Князем. Живет Данислан-бей на Князь-бугре, далеко видит он море, любо и привольно ему здесь. Каждое утро кличет Данислан-бей своего верного коня Кара-ата.
Была тихая ночь; спал Данислан-бей сладко. Не то снилось ему, не то сквозь сон слышал он, будто много людей и коней плыло по морю, мимо Князь-бугра. Плыли, плыли и вдруг пропали. Наутро проснулся и глазам своим не верит. Прямо перед ним, на самом дальнем бугре, в море, расселился большой аул; по бугру шныряли люди, из кибиток дым идет, а несколько поодаль стоят три или четыре белые кибитки, на одной из которых блестит золотой шар.
Вскоре Данислан-бей узнал, что на дальний бугор прикочевал старый Адамат-бей и намерен остаться со своим аулом здесь навсегда. Старый Адамат-бей не поладил с Шемахинским князем. Не выдал за него свою красавицу дочь, не пошел против её воли. Тот пожаловался хану. Хан прогневался и приказал Адамат-бею искать для себя такой земли, где не ступала бы нога человека.
Вскоре началась дружба двух беев. Росли аулы, увеличивалось население. Часто ездили беи в гости друг к другу, много приятных речей пересказали, но никогда не видел Данислан-бей Адаматовой красавицы дочки. А она видела его всякий раз сквозь щели кибитки, любовалась им. Глаза и щеки горели, а сердце сильно, сильно стучало. Одним словом, она полюбила его, но никому об этом не говорила. Наконец, через одну старуху-служанку она позвала к себе лекаря, которому приказала рассказать Данислан-бею:
– Расскажи ему обо мне… что я красавица, что мне только девятнадцатая весна, что у меня и отца неисчислимые богатства, что я полюбила его… но чтоб он не смел за меня свататься… если ты все сделаешь, как я тебе говорила, то будешь так богат, как и во сне тебе не снилось.
Хеким (лекарь) отправился в аул Данислан-бея. Рассказал ему обо всем и сообщил, что сигналом свидания Данислан-бея и Адаматовой дочки будет служить костер на дальнем бугре. Наступил вечер. Засветился красный огонь над водою на дальнем бугре… и бросился Данислан-бей на этот огонь… Плывет, торопится, плывет да коня понукает. Приплыл бей, выходит на берег и слышит в густом камыше тихий женский смех. Соскочил с коня, бросил на седло поводья, а сам быстрыми шагами пошел к камышу. Но тут он замечает, что недалеко от него ползет что-то черное. Данислан-бей прислонился к коню так, что тень и черный цвет коня почти совсем скрывали бея. А черное выползло из камыша, осторожно приподнялось. Лунный свет помог Данислану рассмотреть, что то была женщина, судя по узким плечам и маленькому росту, скорее дитя. Дитя боязливо осмотрелось кругом и, заметя Данислана, на минуту остановилась в раздумье, но потом, упав на землю, быстро поползло прямо к нему. Оно стало на колени, сложив на груди руки, жалобно посмотрело на бея. Наконец, дитя взяло его одной рукой за платье и слегка потащило к берегу, указывая другою на Князь-бугор. Данислан недоумевал, хотел спросить, что же от него требует это черное дитя, и вдруг отскочил в изумлении: на шее, плечах и руках ребенка он увидел свежие раны, из которых струилась еще теплая кровь. До боли сжалось сердце доброго Данислана. Но бедное черное дитя, не поняв движений бея, испугалось и, как молния, бросилось в море, всплеснув в отчаянии руками. Так же быстро бросился князь в воду и, схватив утопающего ребенка, вынес на берег. Данислан-бей завернул дитя в свою одежду, положил его перед собою на седло и поплыл опять на Князь-бугор. Здесь он передал дитя на руки своему другу Сеиту, а сам опять воротился к Адаматову аулу, где княжна с верными своими прислужницами давно ожидала его в камышах. Она уже начинала сердиться. «Гордый молодец заставляет меня ждать. Посмотрим, не будешь ли ты в этом раскаиваться!» – так говорила она, сдвигая черные брови. Глаза злой княжны метали при этом такие искры, что бедные ее служанки притихли и только, бледнея, переглядывались между собою. Но вот послышался плеск воды, потом шуршанье в камыше, а вскоре появился Данислан. Княжна накинула на себя покрывало и тихо, но строго спросила:
– Кто здесь и чего ищет?
– Я, – ответил Данислан, – ищу то, что мне надо…
– Не знаю, что тебе надобно, но если ты, добрый человек, пришел к нам в гости, то садись, милости просим!
Данислан сел на кучу чакана, покрытую дорогим ковром. Служанки вскоре ушли, а бей и княжна остались наедине. Долго пробыл бей на Дальнем бугре. Возвратился домой перед рассветом. Не сказав никому ни слова, он лег спать. Отдохнув, он выслал всех из кибитки и позвал к себе Сеита. Когда тот пришел, бей спросил:
– Что это за малютка, которую я привез вчера? Ночью мне показалось, что она вся в крови.
– Так и есть, – ответил Сеит. – Эта бедная девочка – невольница дочери Адамата.
– Если она рабыня такой прекрасной княжны, так отчего ты называешь ее бедною, почему она была вся в крови?
– Бедное дитя ничего не говорит: боится. Если бы ты видел, князь, ее раны, то согласился бы, что ей невесело жить!
– А что там у нее?
– Все тело девочки не то иссечено чем-то, не то изрезано кинжалом так, что пальца негде положить. На спине и ногах раны уже загнили. Я сварил табаку с порохом, намочил чадру и велел в нее завернуть девочку. Долго бедняжка стонала, а теперь спит, только вздрагивает во сне.
– Что же нам делать, Сеит, с девочкой? Вчера я спас ее, когда она хотела утопиться, теперь и не знаю – хорошо ли я сделал? Наверное, надо отправить ее опять к княжне?
– Если ты спас человека от смерти, то это, во всяком случае, хорошо; но нужно, князь, сделать так, чтобы потом жизнь этому человеку была бы лучшей, чем прежняя. Если отослать эту несчастную княжне, так не нужно было мешать ей умереть, по крайней мере, она не мучилась бы больше…
Прошло около двух месяцев. Данислан-бей каждую ночь отправлялся на свидание с княжной. Он до того был очарован ею, что стал сам не свой. Одно его сбивало с толку. Княжна беспрестанно уверяла бея, что любит его всей душой, что не может жить без него и что никогда никого больше не полюбит. Когда же Данислан заговаривал с ней о том, чтобы она вышла за него замуж, то княжна всегда уклонялась от прямого ответа возлюбленному.
Однажды Данислан, вспомнив о черной девочке, велел позвать ее к нему. Нетвердой поступью вошла она в кибитку и робко остановилась, делая князю поклон.
– Ну здравствуй, малютка! – ласково произнес Данислан-бей. – Здорова ли?
Девушка сердечно поблагодарила князя за заботу о ней.
– Вот видишь, ты ведь, кажется, хотела утопиться. Что принудило тебя к этому?
– Виновата, князь. Точно, я хотела утопиться, так как не могла больше сносить мучений…
– Может быть, ты сама в чем-нибудь провинилась?
– Нет, князь. Я ни в чем не провинилась. Я всегда всех слушала и делала то, что мне приказывали. Ела только тогда, когда мне что-нибудь бросали. Сама взять что-нибудь или спросить я не смела. Ложилась только тогда, когда все крепко засыпали, а вставала раньше других.
– Так за что же тебя били? Сент говорит, что ты была той ночью, когда я тебя увез, изрезана, точно ножом.
– Так угодно княжне. Когда бывало ей скучно, она приказывала слугам раздеть меня и бить, а когда били, смотрел и смеялась. Прежде меня били плетьми да розгами, то ещё было терпимо, а затем княжна велела сделать колесо, к которому меня стали привязывать и бить по всему телу железными нитками. Редкий день проходил без этого. А в тот день, когда ты меня спас, били долго, холодной водой обливали…
– А зачем ты меня тянула за бешмет и указывала куда-то рукой?
– Я не могла говорить: боялась, что услышат нас в камыше… Я хотела, чтобы ты не ходил к княжне и воротился домой. Я слышала, князь, как она говорила, что никогда не пойдет за тебя замуж… Я знаю, как она зла, а потому подумала, что погубит она тебя, ни за что погубит… – шепотом добавила девочка и заплакала.
Рассказ девочки тронул доброе сердце Данислана, но он никак не мог придумать, как и чем ей помочь. А его думы, между тем, неслись, как тучи, все дальше и дальше. «Что это за женщина? – думал он о княжне. – Неужели в самом деле у нее такая злая душа?» Эти мысли часто посещали его бедную голову, и он, призывая все чаще и чаще черную девочку, расспрашивал ее о княжне. Вей узнал от черной невольницы, что княжна распоряжалась всем аулом Так, как хотела, что своего отца она не только не уважала и не боялась, но довела до того, что он стал ее бояться, с братьями она ужиться не смогла и заставила их покинуть отцовский аул. Женихов у ней было прежде множество. Всех их она принимала, ласкала, завлекала, но ни за кого из них идти замуж не собиралась. Двух женихов она отравила ядом, двух из ревности поссорила и заставила выйти на поединок, на котором один упал мертвым, а другой… получил тяжелую рану в спину кинжалом от подосланного убийцы и тоже вскоре умер.
Но что бы ни услышал князь дурного о княжне, он не переставал ездить к возлюбленной.
Хотя повелительницей аула была княжна, однако она не хотела, чтобы люди знали о приездах ночного гостя. С наступлением ночи верные ей старухи обходили аул как тени, никем не замеченные, и, удостоверившись, что все уже спят, в том числе и Адамат-бей, зажигали у моря огонь. Увидев костер, бей звал своего Кара-ата и плыл на Дальний бугор.
В это время старый Багадур-хан выдавал свою дочь за одного бея. На предсвадебный пир он позвал всех подвластных ему холостых беев. К Данислан-бею также приехал посланник хана с огромной свитой. Бей угостил их на славу. Но его мучило одно: какой ответ он должен дать хану? Жаль ему было расставаться с милой княжной, не взяв от нее слово, что она ни за кого другого не пойдет замуж. Данислан решился воспользоваться этим случаем и настоятельно требовать от нее ответа: пусть она или даст слово или откажет. Поручив гостей своим ближним, бей, никем не замеченный, отправился на Дальний бугор. Княжна приняла Данислана, как всегда, ласково. Усевшись у ног бея, она пела нежные песни…
Вдруг ветер со стороны Князь-бугра донес до них шумные клики пировавших. Данислан вздрогнул, а княжна спросила:
– Что это у тебя, милый бей, делается в ауле? Прежде такого шума там не бывало.
Данислан рассказал ей о прибытии посла от хана и прибавил:
– Вот видишь, моя милая, я должен ехать к нему; ослушаться – сама знаешь – нельзя. А ты до сих пор мне ничего не сказала.
– Я тебе тысячу раз говорила, что люблю тебя, что без тебя не могу жить… Чего же ты еще хочешь?
– Я хочу, чтобы ты была моей женой: тогда я поверю, что ты меня любишь.
– А теперь почему ты мне не веришь?
– Как же мне верить? Ведь не первый я у тебя жених. Говорят, что и прочим ты говорила, что и мне. Трудно назвать ту птицу своею, которая летает под облаками.
– А! – воскликнула княжна, встав со своего места и гордо откинув голову. – Ты хочешь прежде поймать эту птицу, посадить в железную клетку, а потом по своему произволу щипать ее, когда вздумается. А если эта птичка не пойдет на твою приманку, если она слишком любит свою свободу? Впрочем, позволь спросить тебя, князь: что ты сделал для меня такое, чтобы я могла убедиться, что, женившись на мне, ты потом не выгонишь из своей кибитки или, наскучившись моими ласками, не заведешь других жен?
– Правда, я для тебя ничего не сделал, но ведь и ты от меня ничего не требовала. Что я люблю тебя больше всего на свете – так нужно быть слепому, чтоб этого не видеть. Если ты пойдешь за меня замуж, то будешь счастлива. Я не променяю тебя на всех женщин в свете! Я все сделаю для тебя.
– Хорошо. Ты говоришь, что тебя требует хан? Не езди к нему.
– Значит, ты требуешь моей смерти. Хану ничего не будет стоить привязать меня к хвосту дикой лошади, разметать мои кости по степи, посадить на кол. Неужели ты не слыхала от своего отца об этом хане?
– Знаю, что он зол, знаю, что все это может случиться, но тогда я, по крайней мере, буду уверена, что ты любил только одну меня. Верь, князь, за твою любовь я сумею заплатить! – при этом она так взглянула на него и так страстно затем обняла, что Данислан совсем потерял голову.
– Не еду! – вскричал он. – Будь, что будет!.. Но знай, княжна, что если я погибну, то причиной моей смерти будешь ты…
Княжна на мгновение задумалась.
– Слушай, Данислан, – сказала она. – Если ты не поедешь к хану, то можешь объявить меня своей невестой. Прогневается хан, я сама поеду к нему просить за тебя. Посмотрим, устоит ли он передо мною…
После этого разговора Данислан не один день угощал у себя послов хана, показывая вид, что собирается ехать к нему. Но перед их отъездом из аула бей притворился больным и обещал при выздоровлении сейчас же приехать к хану. Узнав о болезни бея, хан приказал оставаться ему на своем бугре, пока он его не позовет вторично…
Наступила осень. Начались ветры, дожди, туманы. Княжна заскучала и время от времени спрашивала служанок, не видал ли, не слыхал ли кто о черной девочке. Не над кем было княжне потешиться. Своим верным старухам-служанкам приказала во что бы то ни стало разыскать беглянку.
Крепко оберегал Сеит малютку. Было запрещено жителям аула говорить и упоминать о ней. Но нашелся злодей – Хеким (лекарь). Прельстившись обещанными подарками, он открыл княжне тайну, выдав при этом Данислана. Княжна рассвирепела.
– Данислана-изменника я напою соленой водой, а его черную красавицу отдам на обед коршунам. Но ты, доносчик, можешь рассказать об этом князю и помешать мне… Так вот тебе! – и с этими словами в ее руке блеснул кривой кинжал, который она мгновенно вонзила в горло Хекима.
В этот вечер княжна приказала служанкам не зажигать огня на бугре. Данислан дивился. Прошло еще несколько дней, а огонька все не появлялось. Напала на бея страшная тоска. Ходит он на своем бугре, как помешанный. Горевала с ним и черная девочка. Она предчувствовала недоброе. Не сомневаясь в этом, стала просить Сеита дать ей хорошего коня.
– На что тебе он? – спросил Сеит, удивившись необычной просьбе.
– Хочу поехать на берег, посмотреть оттуда на Князь-бугор, – ответила она.
Черная девочка вскочила в седло и поскакала на Князь-бугор, все дальше и дальше, к берегу моря, к зарослям камыша.
Прошел день, а девочка не возвращалась. С трудом достигнув противоположного берега, она соскочила с лошади и быстро скрылась в густой и высокой траве возле самых кибиток…
Долго прислушивалась она к говору жителей аула… Успокоившись, уже хотела вернуться на Князь-бугор, как вдруг увидела, что из кибитки княжны вышли самые преданные ей старухи и пошли к месту, где обычно зажигался призывный огонь. Пользуясь темнотою, девочка поползла следом. Она увидела, что старухи остановились на берегу моря, осмотрелись кругом и, вынув из-под покрывал ураки (серпы), начали резать камыш и чакан и связывать в снопы. Затем старухи связали из снопов камыша плот и начали насыпать на него землю. Выровняв ее, они наложили сверху сухого камыша. Зажгли его, и стали спускать плотик на воду. Черная девушка поняла все, и ужас сковал ее члены.
Долгожданный огонек увидел Данислан.
– Сеит, Сеит! – крикнул он. – Скорее коня!
– Князь, я тоже вижу огонь, да только что-то не такой, как прежде, и не там будто горит. Ты хочешь плыть туда? Смотри, какая буря. Погибнешь, князь, останься лучше.
Но Данислан уже оседлал Кара-ата и помчался к берегу моря. Кара-ат остановился у воды, понюхал и вдруг шарахнулся назад. Удар плетью заставил коня броситься в волны. Каждую минуту ночь становилась темнее, ветер бешено ревел, угоняя воду от бугров далеко в открытое море.
Давно уже не видно Данислана, а Сеит, стоя на своем бугре, видел вдали только огонек. «А ведь огонь-то плывет в море, а князь, верно, прямо держит на него… Пропал он, если этого не заметит… А если заметит… воротится назад, то в такой адской темноте он не найдет и своего бугра». Сеит тотчас же развел костер на лбище Князь бугра.
Плывет Данислан-бей, не обращает внимания ни на бурю, ни на волны. Слышит бей в стороне какой-то крик, но свист ветра и шум морских валов заглушает его. Данислан подумал, что крик почудился ему, и продолжал плыть все далее и далее, не сводя глаз с заветного огня. На мгновение ветер как будто затих. Бей отчетливо расслышал слово: «Подожди, подожди…»
Вновь налетел сильный шквал, а Данислан подумал, что, видно, жители Адаматова аула переговариваются между собой, возвращаясь с охоты.
Долго плыл бей. Кара-ат устал. Стал тяжело дышать, а огонь все еще был далеко. Вдруг слышит бей, как около него кто-то сказал: «Господин!». В этот момент Кара-ат погрузился в воду до самых ушей. Вынырнул и, выбиваясь из сил, снова поплыл дальше. Оглянулся Данислан назад и видит: далеко, далеко над волнами блестит не то звезда, не то другой огонек. Не поймет бей, что бы все это значило. А буря ревет, как разъяренный зверь. Волны, как горы, ходят вокруг. Плывет Данислан… прозяб до костей, а его добрый конь совсем изнемог. Берега все нет и нет. Сверкнула молния и осветила вокруг одно бушующее море. Помутились зоркие очи бедного князя, и, как плети, повисли его сильные руки…
На другой день погода была ясная и теплая, подула моряна, и перед закатом солнца волны выбросили на берег Дальнего бугра, где стояла кибитка княжны, тело храброго Данислана и труп доброго Кара-ата, на хвосте которого замерли руки черной девушки.
– Вот он изменник! – вскричала княжна, приближаясь к трупам. – Что, коварный бей, хороша ли брачная постель, которую я приготовила для тебя и твоей «красавицы»?..
Труп лошади Сеита волны принесли на Князь-бугор. Долго плакал Сеит, затем сел на коня и отправился рассказать обо всем старому Адамату.
Страшная весть, как косою, подрезала силы старика. Адамат слег в постель и тайно от дочери послал гонцов за сыновьями. Он не хотел видеть свою дочь и решил, чтобы сестру-злодейку осудили ее братья. Проведала княжна, что отец послал людей за сыновьями. Она подкупила прислугу старого бея, которая всыпала ему в чай яду. Старик скончался. Прибыли братья княжны и стали расспрашивать ее о том, зачем отец звал их к себе, или что случилось?
– Ничего не случилось, – ответила она. – Верно отец чувствовал приближение своей смерти и хотел проститься с вами.
Но жители аула рассказали правду… Сыновья Адамата собрали стариков и стали советоваться, что делать со злодейкой.
– Предать ее смерти, – сказали старики. И порешили сжечь ее на костре.
С той поры этот бугор стал называться Сожженным или Паленым. Данислан-бея и черную девушку-красавицу, которую с презрением звала княжна «черным зверем», жители аула Князь-бугор похоронили с большим почетом.
После этого оба аула откочевали с бугров. Долго не было человеческой ноги ни на Князь-бугре, ни на Дальнем бугре Адаматовом, который сейчас называется Старостанным.