В давнишние времена, когда на земле творились чудеса и безгрешных людей было больше, чем грешных, жил-был знаменитый охотник Овчи-Пирим. Все свое время проводил он на охоте за дикими зверями, за птицами и другими животными.
Однажды, будучи на охоте, Овчи -Пирим увидел на недалеком от себя расстоянии двух скрещивающихся змей. Одна из них-самец-черная, безобразная и отвратительная, а в другой, о, ужас!-он тотчас же узнал красавицу, дочь страшного и вместе с тем славного змеиного царя. На ее голове была золотая, усыпанная изумрудами и яхонтами корона, и вся она сверкала на солнце, лучи которого отражались в ее чудесной чешуе.
Овчи-Пирим до глубины души возмутился: любви этой красавицы, дочери знаменитого змеиного царя, достоин был славнейший из змеиных витязей, а между тем, ею пользовалась эта отвратительная черная холопка-змея, да еще как цинично, как гадко и грубо!
Недолго думая, Овчи-Пирим прицелился в черную змею и выпустил стрелу; но, о, несчастье, о, горе!.. он промахнулся первый раз в своей жизни, и его стрела оторвала кончик прелестного хвостика царевны, ни сколько не повредив черной змеи, которая моментально уползла и скрылась с глаз.
Дочь царя также скрылась.
Несчастный Овчи-Пирим в отчаянии рвал на себе волосы… Проклиная свою судьбу, он разломал на мелкие кусочки свой лук и стрелы и тут же поклялся навсегда оставить охоту. Но ничего не поделаешь, прошедшего не воротишь, и наш бедный Овчи-Пирим, печальный, расстроенный, поплелся домой.
Он хорошо знал, что даром ему не пройдет оскорбление, невольно нанесенное им дочери царя, и с трепетом ждал, когда его потребуют к ответу.
Недолго пришлось ему ждать. На другой же день, рано утром, вдруг постучались к нему в двери. Овчи-Пирим вышел и содрогнулся от ужаса: перед ним стояли на хвостах страшные крылатые визири и назиры, требуя немедленно явиться к царю.
Овчи-Пирим, словно перед смертью, попрощался с женой и детьми и пошел в сопровождении визирей и назиров, которые всю дорогу шипели и свистели от злости.
Шли они семь дней и семь ночей и, наконец, дошли до подземного золотого дворца змеиного царя. Долго вели несчастного Овчи-Пирима по темным корридорам и, наконец ввели в громадную великолепную комнату, устланную драгоценнейшими персидскими коврами. В середине комнаты стоял трон из слоновой кости с золотой резьбой; на троне сидел сам царь-царей всех змеиных пород всего света, с золотой, усыпанной брильянтами короной на голове; тут же, около трона, стояла его красавица-дочь, с закутанной от стыда головой. Они были окружены палачами, со страшными орудиями казни в лапах.
Как только ввели еле живого Овчи-Пирима, царь обернулся к нему и зашипел:
- Дерзкий инсан! Это ты осмелился поднять руку на царскую дочь! Да знаешь ли ты, что понесешь наказание, какого еще не выдумали даже шейтаны у вас в аду? Как только царь перестал шипеть, палачи хотели кинуться на Овчи-Пирима, но тот бросился на колени и умоляющим голосом начал просить:
- Великий царь-царей всех змеиных пород всего мира! Позволь мне, пока я еще дышу, рассказать тебе все подробности этого несчастного случая.
Царь согласился. При этом царевна покраснела, не зная, куда деться от стыда и от страха перед отцом. Но Овчи-Пирим был хитер и представил царю случившееся в другом свете, всячески ограждая честь царевны:
из его рассказа следовало, будто черная змея пыталась изнасиловать царевну, которая всеми силами сопротивлялась. При этих словах царевна чуть не лишилась чувств от страха за участь своего возлюбленного; все же остальное охотник передал так, как это произошло в действительности.
Когда Овчи-Пирим окончил свой рассказ, страшно было смотреть на разгневанного царя-он ревел, шипел, свистел, весь трясся от гнева и даже почернел. Все в ужасе ждали, чем кончится эта гроза, как вдруг царь закричал, обратившись к своим крылатым визирям и назирам:
- Ступайте и приведите сейчас же всех змей со всего света, и ты, благородный инсан, должен указать мне эту змею, а что с нею сделать, так это уж я знаю.
Крылатые визири и назиры моментально выскочили и, в сопровождении чавушей, начали сзывать весь змеиный народ в царский дворец. А Овчи-Пирима царь поставил у дворцовых ворот, через которые поодиночке должны были входить все змеи.
И вот, через несколько минут, потянулись одна за Другой, все змеи со всего света и, останавливаясь перед Овчи-Пиримом, поодиночке входили в ворота.
Каких только змей не было здесь, каких пород, каких цветов и видов! Были среди них и белые змеи, и красные, и желтые, и синие, были крылатые, и рогатые, и со львиными лапами, и с человеческими головами, и с лошадиными хвостами. Овчи-Пирим задерживал каждую дольше, чем было нужно, чтобы внимательнее их рассмотреть.
Вдруг он увидел, что какая-то темноватая змея, крадучись, хочет незаметно проскользнуть в ворота. Овчи-Пирим тотчас же остановил; ее и, о, радость! -узнал в ней черную змею! А она, оказывается, всю себя обмазала желтой грязью, чтобы не быть узнанной.
По знаку Овчи-Пирима, рогатые сарбазы подняли черную змею на рога и понесли к царю. Царь велел запереть ее в железную тюрьму и грозил своим сарбазам страшным наказанием, если преступница убежит. Обратившись затем к своим визирям, назирам и остальным советникам, царь предложил им придумать наказание для черной змеи и тому, чье придуманное наказание окажется лучше, мучительнее и достойнее, обещал подарить в потомственное владение самую большую провинцию из своего змеиного царства.
Покончив с этим, царь обратился к Овчи-Пириму. - Благороднейший из инсанов!-сказал он.-Так как ты заступился за честь царевны, то я должен отблагодарить тебя так, как подобает мне, царю-царей всех змеиных пород всего мира. Выбирай одно из двух: или я дам тебе столько золота и драгоценных каменьев. что ни один царь инсанов не в состояний будет сравниться с тобой в богатстве или же я плюну тебе в рот, и ты постигнешь змеиную мудрость,-тогда ты будешь понимать и знать все на свете: языки всех животных, всех птиц, всех зверей, шелест листьев, шорох камыша, журчанье воды; словом, ты будешь говорить со всеми, живущими на свете, на их языках.
Овчи-Пирим подумал, подумал и, будучи человеком крайне бескорыстным, согласился на второе и раскрыл рот. Змеиный царь плюнул ему в рот и, одобрив его выбор, все же одарил всевозможными драгоценностями и с честью отпустил его.
Овчи-Пирим, не помня себя от всего им виденного, возвращался по темным корридорам дворца змеиного царя.
Вдруг кто-то осторожно остановил его: он обернулся и увидел красавицу-царевну с оторванным хвостом.
- Бессовестный и злой инсан!-зашипела царевна.- Знаешь ли ты, что сделал со мной? Ты лишил меня моего возлюбленного; как бы он ни был отвратителен и гадок для других, для меня он дороже всех на свете, даже любимого моего отца, а между тем. из-за тебя его завтра казнят. Я его не переживу и лишу себя жизни; ты же, что не мог видеть равнодушно чужое счастье, будь проклят! Отец мой сделал тебя мудрейшим из всех инсанов всего света, я же тебя обрекаю на вечное мученье за эту самую мудрость У тебя,- продолжала со страшною злостью царевна,-будет непреодолимое желание поделиться с кем-нибудь своими знаниями; но помни,-если хоть миллионную долю своих знаний ты передашь кому-нибудь другому, или хоть одним словом выдашь свою мудрость, то немедленно, как падаль, будешь съеден волками. Вселяю в тебя также панический страх смерти. Теперь ступай, проклятый мною инсан!
Овчи-Пирим, которого мучили угрызения совести, бросился перед царевной на колени и начал ее умолять:
- Прелестная царевна! Предай меня хоть самой страшной казни, но верь, что я тебе намеренно не делал зла,-все это было стечением несчастных обстоятельств. Поверь, прелестная красавица, что только желая оградить твою честь, я преувеличил вину твоего возлюбленного; я не знал, что он для тебя так дорог. Ведь ты так очаровательна, так хороша, так ослепительно красива, а он? Он не достоин тебя! Но, прости, пожалей меня! Умножь еще свое проклятье! Тогда в своих мучениях я забуду, по крайней мере, что невольно стал причиной твоей гибели.
Растроганная до слез искренним сожалением и раскаяньем Овчи-Пирима, царевна сказала:
- Невольный мой губитель, не мучься из-за меня, я найду средство освободить своего возлюбленного из тюрьмы и скроюсь вместе с ним от отца, я это все устрою! С тебя же снимаю свое проклятие-у тебя больше не будет никакого желания передать кому-либо свою мудрость и….
Вдруг показался в конце корридора один из придворных сарбазов и, царевна, увидев его, моментально скрылась, не успев снять с Овчи-Пирима остальные свои проклятия.
Овчи-Пирим, совершенно ошеломленный последней сценой, вышел из дворца. Шел он семь дней и семь ночей и вернулся домой совсем седым.
Нечего говорить о том, что возвращению Овчи-Пирима несказанно обрадовались его жена, дети и все родные, тем более, что его считали уже умершим.
Прошло много времени. Овчи-Пирим жил почти так же, как и прежде, только на охоту не ходил и стал уж слишком серьезным и задумчивым. Многие его считали даже сумасшедшим:
таким странным казалось его поведение; заржет ли конь, залает ли собака, завоет ли волк, закудахчут ли куры, зашумит ли ветер, он или улыбался, или погружался в глубокую задумчивость.
Жена Овчи-Пирима, которая, конечно, была ему ближе всех остальных, находила, что напротив, ее муж стал что-то уж слишком умен; она несколько раз наблюдала, как он что-то бормочет с их собакой, лошадью; а один раз она заметила даже вот что: их корова во время доения постоянно брыкалась и бодалась. Овчи-Пирим однажды что-то пробормотал ей и она с тех пор стала смирнехонькой и перестала бодаться и брыкаться.
Наконец, сильно бросалось в глаза то обстоятельство, что ничья собака не лаяла на Овчи-Пирима и они как будто его уважали.
Все это невольно поражало и приводило в какое-то недоумение всех знавших его, а тем более его жену. Она воспылала непреодолимым любопытством узнать, что все это значит, и где, наконец, муж ее пропадая те пятнадцать дней, когда его все считали умершим.
Овчи-Пирим же, со своей стороны, стал в высшей степени молчаливым, а главное, очень скрытным; на все попытки жены или родственников выведать у него что-нибудь он отвечал молчанием или отговаривался пустяками.
Однажды Овчи-Пирим отправил свое семейство в гости к родственникам в соседнюю деревню. Беременная его жена и двое детей сидели верхом на кобылице; последняя была тоже беременна и имела еще годовалого жеребенка, который бежал за ней.
Сам же Овчи-Пирим шел пешком возле них, ведя кобылицу под уздцы.
Жеребенок отстал от матери и, заржав, на лошадином языке попросил подождать, чтобы он мог ее догнать. Мать обернулась и, в свою очередь, заржав, ответила ему:
- Ах ты, ленивый мальчишка! Разве ты не видишь, что я, пожилая самка, несу целых пять душ, а ты
мальчик, -не можешь догнать меня!
Услышав этот упрек кобылицы своему жеребенку, Овчи-Пирим улыбнулся. Жена его, которая своими ястребиными глазами вечно следила за каждым взглядом мужа, заметив эту улыбку, уже не вытерпела и спросила, почему он улыбается.
Овчи-Пирим стал отшучиваться, но не тут-то было: с назойливостью навозной мухи, она пристала к нему и требовала, чтобы он непременно сказал ей, почему он улыбнулся, когда кобылица и жеребенок заржали.
Решив, что жена кое-о-чем догадывается, Овчи-Пирим объявил, что он никогда этого не скажет; уж лучше пусть она молчит и не задает ему подобных вопросов, если хочет и впредь пользоваться его расположением.
Со стороны Овчи-Пирима было вполне достаточно одного этого неосторожного отказа, чтобы довести любопытство своей жены до той степени, до которой способно дойти любопытство только одних женщин, для которых в таких случаях цель вполне оправдывает средства.
С тех пор Овчи-Пирим не знал уже более покоя от назойливых приставаний жены. И днем, и ночью, и во время обеда, и во время ужина, и даже во время намаза и омовения, она приставала к нему с просьбами, сопровождаемыми то слезами и рыданиями, то упреками и даже угрозой убить его:
- Скажи да скажи, почему ты улыбнулся, когда кобылица и жеребенок заржали?
Овчи-Пирим, наконец, объяснил ей, что он станет жертвой волков, если кому-либо скажет об этом; но она и слышать ничего не хотела и вовсе не верила мужу. Она думала, что это лишь предлог, чтобы заставить ее молчать; да наконец, где слыхано, чтобы волки пожирали того, кто выдает свои тайны жене?
Наконец, Овчи-Пириму стало невмоготу; он предпочел лучше умереть, чем жить с такой женой. Решив это, он сказал, что откроет ей свою тайну. Радости ее не было конца, и она с лихорадочным нетерпением торопила мужа объяснить ей, в чем дело. Овчи-Пирим, зная, наверное, что его скоро сожрут волки, занялся приготовлениями к своим поминкам.
У него была любимая собака, которая, узнав о намерении своего хозяина, стала сильно горевать, а петух на дворе со своими многочисленными женами предавался беззаботному веселью и, то-и-дело, любезничал с ними. Такая беззаботность и неуместная веселость петуха сильно оскорбили собаку, и она в сердцах заворчала на него:
Бессовестный эгоист! Разве ты не видишь, что нашему дорогому хозяину недолго осталось жить? Неужели ты не можешь хоть ради этого прискорбного случая воздержаться немного и некоторое время не позволять себе таких непристойностей?
- Тоже, сказала!-ответил ей петух.-Ты видишь, у меня тридцать жен, и я их всех держу в повиновении, •ни одна из них не смеет при мне даже пикнуть, а у него-то, у хозяина нашего? Всего-на-всего одна жена, да и ту он не может держать в повиновении. Вольно же ему быть рабом жены и погибать из-за нее! Стану я за него печалиться и горевать! У тебя дело другое,- у тебя душа холопская, можешь горевать, сколько угодно! -кончил петух и продолжал по-прежнему беззаботно ухаживать за своими женами.
Овчи-Пирим стоял в это время недалеко и слышал весь этот разговор. Здравые суждения петуха, с которыми он не мог не согласиться, произвели на него сильное впечатление. Он стал упрекать себя в слабости; ему было даже стыдно перед петухом, и он твердо решил отказаться от своего обещания и ничего не говорить жене. А та ждала и, как только заметила, что муж медлит, опять пристала к нему. Овчи-Пирим, накинулся на нее и стал избивать, что есть мочи. Долго он бил жену, долго приговаривал:
- Шейтанова дочь! ты все еще хочешь, чтобы я сказал? Убью тебя, но не скажу!
На жену, невидимому, эти беспощадные побои не так действовали, как предполагал Овчи-Пирим, и она
сквозь слезы кричала:
- Пощади, не бей меня! Но скажи все-таки, зачем ты улыбнулся, когда кобылица и жеребенок заржали?
Такие побои со стороны Овчи-Пирима повторялись несколько дней; но жена не переставала все эти дни настаивать на своем требовании.
Наконец, Овчи-Пириму надоело бить ее; у него на душе стало гадко и неприятно; тут же, ведь, дети; они плачут, бросаются своими маленькими ручонками защищать мать, называют его жестоким, бессердечным, не зная, конечно, причины этих побоев.
Овчи-Пирим подумал, подумал, наконец, взял да рассказал жене свою тайну.
После этого Овчи-Пирим почувствовал какое-то непреодолимое отвращение к своей жене. Поцеловав своих детей, он, со слезами на глазах, вышел из дому и пошел бродить по полям.
Долго бродил бедный Овчи-Пирим по полям, по горам, по лесам и, в безумном страхе перед смертью, каждую минуту ждал нападения волков.
Уже вечерело. На недалеком расстоянии он увидел кибитку чобана; направился туда и, встретив у кибитки хозяина, попросил позволения переночевать у него. Чобан с удовольствием согласился и ввел гостя в кибитку; он приказал жене приготовить ужин; сам же, усадив гостя, сел напротив и стал расспрашивать, откуда он и как попал сюда?
Овчи-Пирим подробно рассказал чобану о своей несчастной жизни и о том, что этой же ночью волки его сожрут.
Почувствовавши к Овчи-Пириму большое уважение, чобан и слышать не хотел о последнем его признании. К тому же, у него было двенадцать страшнейших собак и каждая из них способна была разорвать двенадцать волков. Зная из опыта их грозные пасти, волки не смели даже показываться в этих местах.
Надеясь на своих собак, чобан уверенно успокаивал Овчи-Пирима, утверждая, что стая каких бы то ни было волков, прежде чем успеет напасть на кибитку, будет разодрана собаками на клочки; наконец, они даже не посмеют показаться здесь, так как им хорошо известны страшные клыки его собак.
Но не успел чабан кончить свои успокоительные речи, обращенные к Овчи-Пириму, как вдруг послышался ужасный волчий вой.
Оба они в ужасе вскочили со своих мест. Овчи-Пирим, трепеща от страха, схватился за рукав чабана, умоляя спасти его. Подумав немного, добрый чабан выбежал из кибитки и, поймав двенадцать жирных баранов, зарезал их на скорую руку и приготовил для собак. Точно пораженный молнией, Овчи-Пирим стоял посреди кибитки; он протягивал руки вперед и шепотом призывал царевну к себе на помощь; но вспомнив страшный темный коридор и царевну, которая не успела снять свои проклятия с него, он упал лицом на землю и зарыдал, как ребенок.
Между тем, храбрые собаки чабана, услышав вой волков, выбежали им навстречу и залаяли:
- Глупцы! Видно вы забыли нас, сколько раз вы оставляли здесь ваши шкуры и хвосты и удирали голодные!
- Благородные и храбрые собаки! -завыли волки, - мы не к вам и не к вашему хозяину, а пришли полакомиться вкусным мясом мудрого Овчи-Пирима. Его час уже настал. Он гостит сегодня у вашего хозяина.
Услышав имя Овчи-Пирима, собаки залаяли:
- Мерзкие волки! Мы не позволим вам дотронуться даже до волоска Овчи-Пирима! До последней капли крови мы будем его защищать.
Чабан в это время бросил им двух зарезанных баранов; как только собаки съели их, тотчас же набросились на врагов с такой силой, что несколько собак и волков, сцепившись, взлетели на воздух и страшно ударились о землю, не переставая грызть друг друга.
Страшная была схватка между этими вечно враждующими двоюродными братьями. Можно было подумать, что решили они на этот раз окончательно уничтожить друг друга, чтобы навсегда расстаться.
Собаки чабана выказали необыкновенную храбрость и силу клыков; волчьи трупы грудами валялись повсюду. Из собак же смертельно была ранена пока одна, да и та не переставала грызть и душить попадавшихся ей волков. До полуночи шансы на победу были на стороне собак; уже больше сотни волчьих трупов валялись вокруг кибитки. Еще две собаки пали, а волков все прибывало больше и больше, словно они со всего света сбежались на несчастную голову Овчи-Пирима.
С полуночи волки понемногу оттеснили собак ближе к кибитке. Чобан успел уже до девяти баранов бросить своим собакам, которые поочередно пятились назад и для поддержания сил второпях проглатывали куски мяса. Не успев проглотить пищу, они с новыми силами и еще большим остервенением бросались в битву. Ночь приближалась к концу; волки были уже в двух шагах от кибитки; собак оставалось в живых только три, да и те были окровавлены и изранены. Чабан уже бросил им последнего барана.
Что же все это время делал, что чувствовал и как провел эту ночь несчастнейший из людей Овчи-Пирим?
Этого я не берусь рассказать, так как оно выше сил человеческого языка.
На востоке занялась заря; пала последняя собака у самого входа в кибитку. Овчи-Пирим завернулся в палас и только успел воскликнуть:
- Царевна, зачем ты не здесь?- как через минуту и косточки от него не осталось.
С неба упало три яблока: одно-мне, другое-доброму чобану, третье-сиротам Овчи-Пирима, а остатки - его вдове…